Истинный художник есть тот, кто умеет быть самим собой, возвыситься до независимости.
/Михаил Нестеров/
Признание — отнюдь не доминирующая цель большинства фотографов. Быть услышанным и правильно понятым — вот наиболее массовое стремление, которое прослеживается как среди любителей, так и среди коммерческих и арт-фотографов. Но, если призадуматься, то тема эта, объединяющая фотографов, критиков, галеристов и зрителей, не подразумевает продолжения, обязательного, в виде мешка денег, славы или чина, нет, тема беспокоит авторов потому, что и сегодня и всегда, мастеру важно, чтобы его труд был верно принят, верно истолковано фото, в нашем случае, а не скатилось все на уровень «сломанного телефона».
В этом контексте, примечательны слова Никиты Михалкова:
«Я не хочу быть понятным, я хочу быть понятым.»
Прослеживается извечное предостережение: результат должен быть следствием, приятным и, чего уж скрывать, вожделенным, но все-таки — не самоцелью, ради которой начинается хайп и прочие «матерные слова современности», за которыми скрывается эгоизм, стремление быть популярным — тем самым «понятным», но без ценности, ради которой делается усилие — не только автором, но и зрителем, — понимание.
«…быть понятым», — как известно, подлинное искусство умирает без зрителя, и стремление, ныне стремительно утрачиваемое, видеть — понимать видимое, необходимо — прежде всего, фотографу, потому что подготовка большого проекта или содержательного кадра, невозможна без ясного понимания того, что делаешь, без изначально заложенной мысли.
Повествование должно быть выверено автором, избавлено от лишнего, отвлекающего и когда снимок будет предложен зрителю — человек должен прочитать, а не угадать или узнать (или, как нынче принято говорить: «Видел и мне достаточно.») повествование, но, опять же, это не конец — человек должен понять то, что вложил автор, а не то, что он может понять, опираясь на свою насмотренность, мало-мальски накопленный житейский опыт. И, тут уже все совсем, и сложно, и, до определенного момента, непредсказуемо и невыполнимо…
Есть такое мнение, что классического искусства вне нации не существует. Спорное заявление и можно подобрать множество контрпримеров, но, в контексте выше обозначенной темы, мне вот что интересно. Зачастую, ценность (и содержание) классических произведений понимают на их родине, в данном случае, я говорю про полноту понимания, а не про признание. Если от этого отталкиваться, то можно согласиться, что опора на национальные символы, образы, или даже повествования, которые можно интерпретировать несметное количество раз, помогает, в плане понимания наших работ больше, нежели уплощение — примитивизация содержания; т. е. автор беседует не на своем выдуманном мертвом языке, а начинает использовать знакомый, пусть и частично забытый, но живой язык образов, знакомый его зрителю. Пусть не сразу, но, в зависимости от прилагаемых усилий, «чтение по слогам», научит человека читать, а не тяп-ляп — узнавать картинки. И тогда придет понимание того, что делает конкретный автор.
С чего начать?
Во-первых, понять, что изречение Эдгара Дега:
«Мне думается, что в наше время тот, кто хочет серьёзно заниматься искусством и отвоевать себе в нем хоть маленькое, но своё место, или, по крайней мере, сохранить свою индивидуальность, должен стремиться к уединению. Слишком уж много кругом шума. Можно подумать, что картины делаются, как биржевые цены, в сутолоке стремления к наживе и что художники нуждаются в чужом уме и идеях соседа, чтобы что-нибудь создать, точно так же как дельцы нуждаются в чужих капиталах, чтобы заработать деньги. Вся эта суета горячит ум и искажает верность суждения.»
— «послание в бутылке», которое мы обязаны прочитать, понять и перенять (и потому-что — истина, а не из-за лаконичности или красоты сложения).
Во-вторых, наконец-то понять, что работает автор не на массу, а на конкретного зрителя (и он выбирается по национальным, культурным, территориальным и прочим признакам), и пора, в себе прежде всего, найти понимание: каким языком владеет мой зритель, чем его грамматика, пунктуация, и словарные слова, к примеру, отличаются от мне известных — от моего языка, и так придет понимание: какие страницы истории из жизни этого зрителя открывать, что учить, чего избегать и прочее.
Всего два шага, но после них следует титанический труд:
- научение себя умению не закрываться от мира, пониманию ценности уже созданных, в рамках выбранного этноса, произведений, из которых можно почерпнуть информацию для уточнения портрета своего зрителя (ЦА) и нюансов существующего языка;
- научение себя умению находить объективные сильные стороны выбранного этноса, — возделывать свой ум, замечать подлинные образы и символы, которые удерживают ЦА от исчезновения в условиях глобализации;
- научение себя умению подбирать формат презентации своих работ (актуальный только в контексте выбранного этноса, а не трендов или «лапши» маркетологов).
На все про все потребуется уйма времени (по себе смотрю — два года позади, а еще многое и не открыто, и не осмысленно, и нет сомнений, что все это непрерывный процесс, потому-что, как мы видим, любой этнос — живой организм, и значит правкам нет числа…). Хорошо, если есть понимание слов Винсента, из письма к брату Тео:
«Движение вперед напоминает работу шахтера: она не идет так быстро, как ему хотелось бы и как того ожидают другие; но, когда принимаешься за подобную работу, нужно запастись терпением и добросовестностью. По существу, я мало думаю о трудностях, потому что, думая о них слишком много, поневоле теряешься и приходишь в смятение.»
И слов Владислава Бахревского:
«Художнику нужна особая духовная прочность. Ведь его дорога в гору, а когда под гору — это уже не дорога, падение.»
Путь непрост, на самом-то деле.
Мир всем, и попутного света на местах фотографических баталий.
Ваш,
Андрей Бондарь.
Добавить комментарий